Трансформация образа желаемой модели семьи у разных поколений: результаты всероссийского социологического исследования
Сложная демографическая ситуация и поиски эффективной модели демографической и семейной политики актуализировали дискурс о модели российской семьи. Цель статьи — выявление общих и специфических характеристик желаемой модели семьи у представителей разных поколений для определения векторов трансформации института семьи и направлений семейной политики. Выводы авторов построены на данных текущего статистического учета, всероссийских переписей населения (2002 и 2010), микропереписи (2015), репрезентативных выборочных обследований Росстата, также результатах авторского выборочного исследования, проведенного в 2019 году. Представления о желаемой модели семьи постепенно меняются под воздействием культурологических и социально-экономических факторов и различаются у поколений, поэтому сравнение мнений разных поколений позволит определить трансформации желаемой модели семьи и направления семейной политики. Семья остается значимой ценностью для россиян, однако модель желаемой семьи меняется: трансформация семьи идет в направлении нуклеаризации, мозаичности моделей семейной жизни, снижении роли формальных механизмов регуляции брака, увеличения доли лиц, не стремящихся вести семейный образ жизни. Дискурс о традиционной модели семьи, лежащий в основе российской семейной политики, поддерживается значительной частью россиян лишь формально. В целом представления россиян о желаемой модели семьи меняются в направлении либерализации норм и установок в отношении брака и семейной жизни, причем наблюдаются серьезные поколенческие различия. Методы многомерного статистического анализа позволили выявить типологические группы, отличающиеся представлениями о современной счастливой семье.
Ключевые слова
Полный текст
Тенденции развития общественных институтов не могли не повлиять на статус семьи — затронули ее основные функции, изменили их масштаб и роль в жизни человека. Изменение ценностных установок личности в направлении усиления роли индивидуалистических интересов, повышения требований к мобильности в условиях динамично меняющейся экономической и социальной системы изменили требования человека к семейной жизни и структуре семьи [35. С. 85–90]. В российском обществе наблюдаются изменения модели и структуры семьи, которые казались незыблемыми на протяжении столетий, причем взгляды поколений на желаемую модель семьи различаются. В целом в обществе сохраняется дискурс о традиционной модели семьи, лежащий в основе семейной и демографической политики: значительная часть населения понимает под традиционной семьей полную и многодетную, подразумевая прежде всего демографическую структуру, а не характер взаимоотношений и распределения семейных ролей, но эти представления во многом расходятся с реальным демографическим поведением.
Подходы к изучению трансформации института семьи и моделей семейной жизни
Тип и характер брачных отношений во многом зависит от того, что выступает нормативной основой создания семьи — традиция, право или решение супругов. Российские исследователи рассматривают такие формы семьи, как патриархальная (традиционная), детоцентристская (современная) и супружеская (постсовременная) [23. C. 203]. Отдельные черты патриархального типа семьи сохранялись в нашей стране довольно долго [9] и сохраняются до сих пор: члены семьи в этом случае подчиняются интересам семьи. И хотя в российском обществе существуют все формы семейной жизни, в историческом плане можно говорить о смене патриархального типа семьи (проживание под одной крышей нескольких поколений, признание мужского приоритета, четкое разделение сфер семейной жизни) постсовременным типом, включая неотрадиционную семью. В 2018 году 72% россиян, состоящих в браке, утверждали, что решения в их семье принимаются совместно [34]. Распределение домашних обязанностей между супругами становится все более равномерным — покупка продуктов в 2011 году осуществлялась только женщиной в 38% семей, совместно — в 50%, в 2018 году — соответственно в 22% и 67%. Судя по опросам Фонда «Общественное мнение» [37], 66% респондентов в 2011 году и 77% в 2017 году «скорее положительно» отнеслись бы к тому, что кто-то из круга их знакомых, став отцом, решил бы взять отпуск по уходу за ребенком.
В современном мире произошло перераспределение функций между социальными институтами [25]: значительная часть функций, которые выполняла патриархальная (традиционная) семья, перешла к государству, системе социальной помощи и благотворительности. Экономическая функция стремительно уходит из семьи — индивид сам может обеспечить себе приемлемый уровень жизни. Институт образования, средства массовой информации и другие институты разделяют с семьей воспитательную и социализационную функцию. Главной для семьи становится психологическая функция — взаимопомощь, поддержка, эмоциональное сопереживание, забота в сложной ситуации. Характер взаимоотношений супругов определяется, прежде всего, степенью равенства в отношениях, ориентацией на супружеские или родительские роли, доверительностью.
Значимой чертой современности выступает многовариантность и неопределенность социального развития, рост личной свободы, что приводит к многообразию стилей поведения: в сфере семейных отношений происходит переход к краткосрочному и временному, поиску нового опыта [6]. Процесс модернизации изменяет системы ценностей, включая семейные и ценности воспитания [19. С. 343]. Трансформация института семьи детерминируется охватившим все страны мира процессом модернизации [4. С. 71–91]. По словам З. Баумана, «выбор становится главной задачей индивида» [2], включая сферы матримониального и репродуктивного поведения — они регулируются во многом не социальной нормой, а личным выбором [27. С. 121]. Нормы и правила все в меньшей степени регулируют поведение [11. С. 181–185; 12. С. 99].
Изменения репродуктивного и матримониального поведения рассматриваются в теории демографического перехода [16]: современная модель демографического поведения характеризуется гибким подходом к выбору жизненного пути, в том числе к построению «семейной карьеры» и выбору стиля семейной жизни [47; 53]. Трансформация затрагивает мотивы формирования семьи, установки в отношении рождения детей. Данные исследований позволяют говорить о сложной и противоречивой трансформации, но не о крахе семьи как социального института [29. С. 27]. Говорить о возрождении «традиционных семейных ценностей» сегодня вряд ли возможно [37]: в России с 1980-х годов время, прожитое в зарегистрированном браке, сокращается [17]; наблюдается распространение партнерских союзов и увеличение возраста вступления в брак [18]. Меняется брачный состав населения: за межпереписной период (2002–2010) доля лиц, состоящих в незарегистрированных браках, увеличилась, и составила в 2010 году 13% всех состоящих в браке (рост в 3%) [15]. Более 35% молодежи состоят в незарегистрированном браке. Результаты проведенного Росстатом в 2017 году выборочного изучения репродуктивных планов населения свидетельствуют, что доля состоящих в фактических браках в возрасте до 25 лет составила около 40%, в возрасте 25–29 лет — более 20%. Наблюдается и отказ от вступления в брак части населения брачного возраста.
Под воздействием мер семейной политики можно наблюдать определенный ренессанс традиционных ценностей в сфере семейной жизни [10. С. 215–216]. Опросы ВЦИОМ показали, что в 1991 году считали «всегда предосудительными» внебрачные сексуальные связи людей, состоящих в браке, 35% респондентов, а в 2018 — уже 52%; однополые связи считали «всегда предосудительными», соответственно, 57% и 75% [32].
С другой стороны, исследования отмечают наличие противоречий, связанных с индивидуализацией частной жизни, с одной стороны, и консервативным официальным дискурсом — с другой [20. С. 343]. Особенностью современного этапа трансформации института семьи является то, что невозможно выделить единственную общепринятую модель семьи [12] — разнообразие форм семейной жизни касается как совместного проживания с партнерами, так и с детьми. Среди альтернатив традиционной модели семьи следует назвать фактические брачные отношения, откладывание регистрации брака, распространение повторных и гостевых браков, отложенного родительства, увеличение числа людей, допускающих для себя бездетность или безбрачие [44. С. 312], — в демографии это характеристики второго демографического перехода [46; 50; 53; 54]. Прогнозы брачного поведения россиян говорят о вероятном увеличении гетерогенности браков по разным социально-демографическим критериям [13. С. 103] вследствие тенденций индивидуализации и рационализации общества [3; 7; 48].
В контексте репродуктивной и воспитательной функций семьи необходимо отметить рост числа семей с неродным родителем, распространение института приемного родительства. В 0,6% домохозяйств в России есть дети под опекой (попечительством) [23]. Расширяется «использование вспомогательных репродуктивных технологий (суррогатное материнство, экстракорпоральное оплодотворение и т.д.)» [30. С. 129].
Все большее распространение получает «конкубинат — открытое сожительство мужчины и женщины, не подкрепленное законными обрядами бракосочетания» [40], так называемый «параллельный брак» — наряду с официальной семьей. Такая модель брачных отношений характерна не только для отдельных представителей состоятельных групп, но и для внутренних и внешних мигрантов [39]. Стремясь к максимально безболезненной адаптации к новым реалиям, мигранты строят параллельные семьи в том регионе, куда приехали на работу, причем их партнеры, как правило, знают о параллельной семье, т.е. границы семьи становятся все более размытыми.
Еще одна своеобразная форма брака — для которого характерно раздельное проживание супругов (дистанционная семья). Часто ее возникновение связано со спецификой профессиональной занятости — вахтовой занятостью, масштабами трудовой миграции. По данным Росстата за 2018 год, 4,1% занятого населения работали за пределами своего региона (около 3 млн), 28% из них возвращаются домой реже раза в месяц.
В структуре домохозяйств с детьми по-прежнему значительная часть приходится на однодетные семьи, хотя их доля несколько сократилась под влиянием мер семейно-демографической политики. К 2015 году доля однодетных домохозяйств сократилась до 59,8% [14] (65,5% в 2010) [15] на фоне увеличения доли двухдетных — до 31,1% (27,5%) и трехдетных — до 9,1% (7%). Однако рождаемость стареет [19]: средний возраст матери при рождении первого ребенка до 1994 года составлял 19,1 лет, а в 2015–2017 годы вырос до 26,6 лет; средний интергенетический интервал увеличился в три раза.
Увеличивается доля супругов, использующих контрацепцию в браке до рождения первого ребенка (48,8% женщин до 25 лет), чтобы отложить или даже отказаться от рождения ребенка. Социально приемлемой становится добровольная бездетность в браке.
Одной из значимых характеристик желаемого типа семьи является детность: рост суммарного коэффициента рождаемости начался в России с 2006 года и продолжался до 2016 года, в том числе в результате мер семейно-демографической политики. К 2017 году коэффициент понизился до 1,62 под воздействием демографических факторов и экономической ситуации. По прогнозу Росстата, к 2024 году коэффициент составит от 1,54 до 1,74 ребенка [33]. Принятие решения о рождении ребенка происходит в условиях неопределенности [41. С. 362], хотя двухдетный идеал семьи является ведущим для россиян, как и для населения большинства развитых стран. Если еще 10–15 лет назад репродуктивные установки россиян были весьма однородны [45], то данные последних лет свидетельствуют об изменении ситуации. Анализ брачного и репродуктивного поведения молодых россиян позволяет говорить о диверсификации стратегий: распространение незарегистрированных союзов, откладывание родительства [43].
Благодаря выборочному наблюдению репродуктивных планов населения [1], проведенному Росстатом в 2012 и 2017 годы, мы можем рассмотреть динамику репродуктивных установок россиян. В 2017 году по-прежнему лидировала двухдетная модель семьи, однако доля респондентов, которые хотели бы (желаемое число детей) и ожидают в своей семье (ожидаемое число детей) двоих детей, сократилась. Наряду с этим несколько выросла доля ориентированных на одного ребенка в семье; до 3,4% женщин и 4,4% мужчин увеличилась доля тех, у кого ожидаемое число детей равно нулю. Доля тех, кто ориентирован на троих детей, значительно меньше доли тех, кто считает трехдетную модель желаемой. А с однодетностью ситуация противоположная: респонденты чаще ожидают, что их семейная жизнь будет однодетной, чем хотели бы. Так, в 2017 году 25% женщин отметили, что их ожидаемое число детей — один, но лишь 17% считают это число желаемым. С другой стороны, 14% женщин ожидают, что у них будет трое детей, однако желаемым это количество является для 22%. То есть очевидны нереализованные установки на рождение троих детей, а однодетность у части респондентов является вынужденной.
Не является популярным проживание в составе сложных многопоколенных семей. В общественном мнении устоялась тенденция считать, что дети старше 18 лет, не состоящие в браке, должны жить отдельно от родителей. По данным Левада-центра, в 2003 году так считали 52%, в 2019 — 2/3 респондентов [25]. Проживание вне родительской семьи выступает одним из критериев взросления.
По данным Росстата за 2016 год, у большинства пожилых людей есть дети (лишь 7,7% не имеют детей), однако в большинстве случаев взрослые дети проживают отдельно от родителей — 78%, в том числе у 50% пожилых дети проживают в том же населенном пункте, что позволяет детям и родителям поддерживать тесные связи. Лишь 0,6% пожилых россиян не поддерживают отношения с детьми, 5,3% никак им не помогают.
Довольно много работ российских и зарубежных исследователей посвящено взаимоотношениям взрослых детей и их родителей [5; 8; 21; 27; 34; 49; 51; 52]. Несмотря на тренд к отделению от родительской семьи, сдерживаемый длительное время в России сложностью жилищной проблемы, межсемейные трансферты играют большую роль в поддержании экономического и социального благополучия российских семей, являются проявлением внутрисемейной и межпоколенческой солидарности.
Взгляды россиян на современную семью меняются, и можно предположить, что наблюдаются различия во взглядах поколений. Исследователи выделяют три когорты, чьи ценности сформировались в разных условиях: поколение, формирование ценностной системы которого проходило еще в советской системе воспитания; своеобразное переходное поколение, которое столкнулось с необходимостью адаптации к новым социально-экономическим и политическим условиям (условия аномии); те, чье взросление пришлось на новые политические и экономические условия, к которым им не нужно было адаптироваться [22; 42]. Исследования свидетельствуют, что при сохранении ценности семьи в системе жизненных приоритетов россиян меняются модели семейной жизни, которые считаются наиболее желательными, и, видимо, эти изменения по-разному отражаются в оценках представителей разных поколений.
Выводы статьи основаны на данных текущего статистического учета, всероссийских переписей (2002 и 2010), микропереписи 2015 года, репрезентативных выборочных обследований Росстата, а также авторского исследования. Было опрошено 1109 человек (358 родителей (36–50 лет), имеющих детей, 484 представителя молодежи (19–34) и 267 подростков (15–18)) в рамках международного социологического исследования «Семья и семейная политика: взгляд поколений», проведенного ИСПИ РАН в 2019 году. Была выдвинута гипотеза, что представления о желаемой модели семьи меняются под воздействием культурологических и социально-экономических факторов и различаются у поколений. Для подтверждения гипотезы были использованы методы статистического анализа, в частности кластерный анализ результатов анкетирования по 18 переменным, который позволил выделить типологические группы россиян с точки зрения предпочитаемых характеристик семьи.
Представления россиян о желаемой модели семейной жизни
Исследование подтвердило снижение значимости регистрации брачных отношений и различие взглядов респондентов разных возрастов. Родители (36–50 лет) настроены более категорично в отношении незарегистрированного брака (среди них тех, кто «категорически против» такой формы отношений, в два раза больше — 41,8%, чем среди молодежи — 21,2%). С другой стороны, молодые люди (19–35 лет) чаще поддерживают незарегистрированные браки — 42%, что существенно больше, чем среди респондентов старшего возраста — 11,6% (Рис. 1).
Рис. 1. Отношение респондентов к незарегистрированному браку, в %
Респондентам задавался вопрос об отношении к регистрации первого и последующего брака (Табл. 1). Хотя все респонденты менее требовательно относятся к регистрации повторного брака, различия проявляются и здесь: молодежь реже считает обязательной регистрацию и первого (53,1% и 62,2%), и повторного брака (28,8% и 41,4%).
Таблица 1. Желательность регистрации первого и повторного браков, в %
Варианты ответа
19–35 лет
36–50 лет
https://journals.rudn.ru/sociology/article/view/24534/ru_RU
